Убийственная библиотека - Страница 3

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

– И меня не предупредили! – прошипела Полина Лебедева, становясь похожей на разъяренную рыжую кошку. – Я тоже – на детские стихи!

Маша откинулась на спинку дивана и постаралась расслабиться и получить удовольствие.

А роман набирал обороты. Жизнь главного героя была насыщенна. Сюрпризы подстерегали его повсюду: в детском саду, в школе, наконец, в институте. Маша внутренне корчилась, как грешник в аду на сковородке. Она не была ханжой, но и не понимала, как можно открыто и откровенно выставлять на всеобщее обозрение столь интимные вещи, да еще делать это так бездарно. Ее разрывали на части два желания: либо заткнуть уши себе, либо заткнуть рот писателю, но и то, и другое было неосуществимо.

– Он прижал ее враскорячку над унитазом, впиваясь зубами в родинку на ее ягодице, по форме напоминающую клевер! – повысил голос Распутинский. – Унитаз был третьим в их сладострастной оргии, и – боже – как же был счастлив от этого Иннокентий! Эта белизна, эта непорочность!

– Вика, он же мудак! – шепотом восхитилась сидящая наискосок дама. Маша взглянула на нее с уважением.

– Ну почему сразу – мудак? – обиженно отозвалась Вика. У нее были длинные молочные ногти. На каждом ногте блестела зеленая акриловая змейка, и все змейки таращились на писателя. – Может, завел человек молодую любовницу, вот и прет его. А что тебе не нравится? По-моему, очень познавательно. Мне только непонятно, как это: ягодица – и похожа по форме на клевер?

– Да не ягодица, а родинка, – снисходительно пояснила дама. – Бывает. Хорошо, что не на ромашку.

В это время писатель перешел к отрывку, в котором главный герой предавался страсти с банщицей, причем местом действия был выбран сугроб.

«Ее мраморные ляжки отняли у Иннокентия дар речи, – монотонно вещал Матвей Распутинский. – Он упал в снег лицом и надолго застыл там, не в силах вымолвить ни слова».

«Господи, тебя бы кто уронил в снег лицом, – тоскливо подумала Маша. – И желательно с тем же результатом. Елки-палки, лучше бы искать сейчас подарки моим, чем слушать эту… это…»

Следующие десять минут она осматривала зал. Курчавый Рокотов слушал внимательно, и лицо у него было красное – наверное, от духоты, решила Маша. Дамы слушали с улыбкой. Девушка в майке с крысой ерзала на месте и не сводила с писателя глаз. «Василий крепкой рукой схватил Иннокентия, отчего тот пискнул и привел остальных в неистовство». Маше тоже захотелось прийти в неистовство, но неудержимая дрема давила на веки, откидывала ее голову к спинке дивана. «Степан обнажил чресла, и все ахнули. Даже попугай в углу замолчал, пораженный до глубины своего незамысловатого птичьего сердца». Перед Машей мелькали Степан с обнаженными чреслами, попугай, расписанный под хохлому… Неподалеку расхаживал по палубе капитан Сильвер, и костыль его выглядел совершенно непристойно. Кучка матросов на юте изучала книжку Корнея Чуковского «Мойдодыр», время от времени заливаясь дружным гоготом. «Вот я вас, развратники!» – рявкнул капитан Сильвер с интонациями батюшки, гоняющего чертей. Она дернулась и открыла глаза.

– Перерыв! – громко объявила Коринна Андреевна, теребя бусы-сливы.

Распутинский уже вставал с места, обмахиваясь листом рукописи.

– Вот сюда, Матвей Сергеевич, вот сюда, – засуетилась Ниночка, вынырнув из-за угла. – В кабинет Коринны Андреевны. Там уже и чайничек…

– Мне бы лучше йоду, Ниночка, – ласково попросил Распутинский, показывая содранный на пальце заусенец.

«Лучше бы тебе яду», – мстительно подумала Маша, спрятавшаяся за вешалкой с одеждой. Ей безумно хотелось сбежать, но было неловко. «Вот, скажут, пришла, насладилась эротическим романом и ушла. Может быть, кто-то еще будет читать кроме этого… плодовитого».

В кабинет мимо нее проскочила маленькая шоколадная брюнеточка в таких облегающих джинсах, что, казалось, она вот-вот выстрелит из них, как из пушки. «Еще одна детская писательница? – мелькнуло в голове у окончательно очумевшей Маши. – Какие они, однако, разнообразные».

– Приехал, Коленька, – ласково сказала из-за двери брюнеточка.

Распутинский что-то ответил, но Маша не расслышала.

– А я вот постаралась, ради тебя пришла.

Подслушивать было неловко, и Маша вылезла из своего укрытия. Писатели столпились в соседней комнате около стола с плюшками и пирогами. Неторопливо прошла та же брюнеточка, в кабинет к Распутинскому начали входить и выходить люди, и Маша бочком протиснулась в коридор, выискивая Полину. Но той не было. Сосредоточенно жуя, прошел Карлсон и тоже завернул в кабинет, где сидел Распутинский.

«Слетелись, как мухи… на некую субстанцию», – злобно подумала Маша, ходя по коридору туда-сюда и рассматривая клонированные елки в обрамлении табуретных ножек.

– Милая моя! – поймала ее за рукав заведующая, опять материализовавшаяся непонятно откуда. – Очень вас прошу: отнесите нашему… уважаемому… пусть покушает. Столько людей сегодня!..

Она всучила Маше поднос с пирожками и исчезла.

– Твой-ю мать! – выругалась Маша в сердцах. – Чтоб я! Еще раз! К детским! Писателям!

Она схватила пирожок и откусила, направляясь к кабинету. «Откушайте, барин», – мелькнула у нее в голове подходящая случаю реплика. «А еще лучше: извольте угоститься!»

Она толкнула дверь плечом, протиснулась с широким и неудобным подносом внутрь, и слова застряли у нее в горле вместе с непроглоченным куском пирожка.

В кабинете никого не было. Почти никого. Плодовитый писатель Коля Чувычкин, известный как Матвей Распутинский, лежал головой на столе, устало прикрыв глаза. С виска стекала темная струйка, исчезая где-то за ухом. Рядом с его носом валялся пузырек, и по кожаной поверхности солидного библиотекарского стола растекалась темно-коричневая лужа. Сильно пахло йодом.